Оттачивая перо изящным ножичком и пробуя его кончик большим пальцем, Лайза обдумывала будущий рассказ о мистере Фэрчайлде. Она попыталась вообразить его себе и вообразила без труда. У нее опять заныло сердце от воспоминаний о его загорелой коже, облегающем щегольском сюртуке, мускулистых ногах под тугими бриджами. На белых зубах Джека ликовало солнце, губы растягивались в обаятельной улыбке, глаза добродушно щурились. Лайзе не верилось, что этот человек причинил ей столько страданий.

Единственный танец с Джеком Фэрчайлдом изменил ее жизнь. Поцелуй растревожил ее, пленил страстью и наслаждением, о существовании которых она даже не подозревала. С тех пор утекло столько воды, что она почти забыла, как изыскан и красив Джек. И вот теперь Лайзу ошеломила буря чувств, которые он пробудил в ней, и перемены в ней – неожиданное следствие этой бури. Да, одним-единственным танцем Джек фигурально лишил ее невинности, но Лайза не скорбела по ней и уже давно свыклась со своим новым «я». Но если щемящее чувство потери, которое не давало ей покоя восемь лет назад, уже отступило, то гнев, растерянность и волнение при виде Джека были Лайзе еще в новинку.

Что же в Джеке Фэрчайлде так будоражит ее и почему? Лайза представила его лицо, достойное кисти живописца: задумчивые, обаятельные и смешливые глаза, выразительные брови, изящный, но крепкий нос, дерзкие чувственные губы, квадратный подбородок, высокие скулы, буйную шевелюру. Впечатляющий список, но она не из тех девиц, которые ценят в мужчинах только внешнюю привлекательность.

Когда Джек не улыбался, выражение: его глаз становилось выжидательным: он словно ждал, подтверждения, что на самом деле мир гораздо лучше, чем кажется на первый взгляд. Он явно надеялся на лучшее, верил в него, хотя Лайза подозревала, что цинизм уже крепко вошел у него в привычку, затуманил врожденную жажду жизни. Этот налет цинизма и манил ее, вызывал желание доказать Джеку, во что она не верила сама, – что в мире есть и доброта, и справедливость, но рассчитывать на них вправе лишь те, кто и добр, и справедлив.

Джек был пророком любви и гибели, а она – его ученицей. Ей хотелось сыграть заметную роль в его судьбе, избавить его от душевных терзаний, которые – она точно знала это! – скрываются под внешней невозмутимостью. Но больше всего она мечтала пробудить в нем влечение, ибо если такой разборчивый холостяк увлечется ею, значит, она и вправду всесильна. Значит, это не пустые выдумки.

Лайза окунула отточенное перо, в чернильницу и принялась изливать душу бумаге.

За ее спиной скрипнула дверь.

– Приветствую, дорогая, – послышался скучающий голос лорда Баррингтона.

Рука Лайзы дрогнула, перо оставило чернильный росчерк на бумаге. Торопясь, она выдвинула левый ящичек письменного стола, сунула туда письмо и уже собиралась закрыть ящик, когда виконт потянулся к нему:

– Что это у вас, моя милая? Вы что-то прячете от меня?

Волна удушливо пахнущей туалетной воды виконта нахлынула из-за плечи Лайзы, его тень упала на стол. В приступе ярости и страха Лайза с силой захлопнула ящик, прищемив виконту пальцы.

– Дьявол! – выругался он, отдергивая руку, тряся ею и морщась от боли. – Черт возьми, что это с вами, Лайза?

Она вскинула голову и мило улыбнулась:

– О, прошу меня простить, милорд! Я не слышала, как вы подошли, и захлопнула ящик, не подозревая, что вы тянетесь за моей личной корреспонденцией.

Дуя на пальцы, виконт впился в неё холодными серыми глазами.

– Как вы могли не слышать меня? Я же сразу заговорил – громко и отчетливо!

Лайза пожала плечами, поднялась и встала спиной к столу, закрывая собой ящик.

– Я не ждала вас. Мне и в голову не могло прийти, что вы пренебрежете всеми правилами приличия и навестите меня в отсутствие компаньонки. С другой стороны, вы зовете меня по имени, не спросив разрешения. Поэтому мне не следовало удивляться этому визиту.

Виконт скрестил руки на груди и раздраженно постучал носком щегольского черного сапога по обюссонскому ковру. Ответил он не сразу и даже не попытался изобразить обаяние или нежные чувства. Он улыбался только отцу Лайзы, но явно намеревался после получения приданого лишить улыбок и его.

– Ваши родители охотно позволят нам провести наедине несколько минут, если, в конце концов, заполучат титулованного зятя. Ваш отец-торгаш только об этом и мечтает. Я пришел сказать, что мы объявим о: помолвке через три недели на званом ужине здесь, в Крэншоу-Парке. Уверен, возражать вы не станете.

Он провел ладонью по жидким белесым локонам, которые наотрез отказывались укладываться в модную прическу, и небрежной походкой двинулся к застекленным дверям, ведущим на лужайку перед домом. Роберт Баррингтон всегда казался Лайзе двадцатисемилетним школьником-переростком, наряженным в парадный отцовский костюм и очутившимся не в своей тарелке. Несмотря на роскошную одежду из экзотических материй и обыкновение похваляться табакерками, инкрустированными драгоценными камнями – предметом зависти всего полусвета, – лорд Баррингтон отличался прискорбным отсутствием изящества. Кисти его рук были широкими, почти квадратными, глаза – ледяными, губы – тонкими и бесцветными, волосы – сальными и жидкими. Отнюдь не уродливый, виконт просто не обладал ни одним из тех неуловимых качеств, которые, сочетаясь друг с другом, создают притягательность. Природа обделила его даже тактом, который мог бы превратить его болезненное пристрастие к азартным играм в очаровательную прихоть. Выражение скуки сходило с лица виконта только в игорных домах, где, в конце концов, он просадил все состояние. Его единственным выходом оставалась женитьба на дочери богатого торговца, и, к чести виконта, следует признать, что он проявил немало стараний, дабы убедить отца Лайзы в своей искренней заинтересованности коммерцией. Но Лайзу было не так-то легко обвести вокруг пальца.

Искреннюю улыбку на лице Баррингтона она видела лишь однажды, когда он тасовал карты. Обычно же в ледяных серых глазах плескалось раздражение, взгляд блуждал из стороны в сторону и если останавливался на чем-то, то уже в следующий миг раздраженно пускался на поиски нового предмета.

– Через несколько недель, – продолжал он, сунув руки в карманы, – после объявления о помолвке мы скрепим наш союз единственным надежным способом.

Лайза заморгала, в ужасе сообразив, к чему он клонит, и запретила себе поддаваться панике.

– Что вы имеете в виду?

Его губы раздвинулись, обнажив неровные зубы.

– Полно, дорогая, ни за что не поверю, что вы настолько наивны! После помолвки многие будущие супруги ложатся в одну постель, не дожидаясь брачной церемонии.

При мысли о совокуплении с лордом Баррингтоном Лайзу чуть не стошнило, она пошатнулась и схватилась за край стола. С трудом сглотнув, она заявила:

– О таком я слышу впервые.

– Это правда. – Виконт шагнул к ней и провел пальцем по ее шее до груди в узком вырезе платья. По коже Лайзы побежали мурашки.

– Не смейте, милорд!

– Довольно жеманиться, Лайза. – Он слегка сжал ее грудь.

Схватив за запястье, Лайза оттолкнула его руку.

– У меня нет ни малейшего желания предаваться подобным развлечениям без крайней необходимости.

Баррингтон просунул ладонь ей под волосы и наклонился, явно предвкушая чувственный поцелуй. Языком во рту Лайзы он заработал, как метелкой из перьев, какой чистят дымоходы. Лайза уже думала, что она вот-вот задохнется. Не зная, как быть, она укусила Баррингтона за назойливый язык, да так сильно, что он взвизгнул и отскочил.

– Ай! Какого дьявола!

Тыльной стороной ладони она вытерла чужую слюну с губ и с невинным видом заморгала.

– Я сделала что-то не так? Неужели?